|
Мы ехали в Плайя Хирон проселочными дорогами, минуя плантации маленьких сладких бананов и полузатопленные лагуны с колхозным рисом. По ним ползли харьковские трактора, поднимая в воздух стаи бакланов и белых цапель. Крестьяне на лошадях, в широкополых шляпах, как у конармейцев Камило Сьенфуэгоса, неторопливо, с достоинством уступали дорогу видавшему виды автомобилю. Он оставлял за собой кровавый шлейф от поднятых в воздух частичек красной кубинской земли.
Позади была Санта-Клара – место последнего упокоения Эрнесто Гевары, город в самом центре острова Куба, который, с легкой руки Гильена, сравнивают с длинной зеленой ящерицей. В этот день в пантеоне не было иностранцев – только подростки из бригады «социальных работников», приехавшие сюда откуда-то с Ориенте. Вместе с нами они спускались в полутемный склеп, к партизанскому костру и выщербленной на стенке звезде, за которой покоился прах великого революционера и участников боливийской герильи. В соседней музейной комнате висит знаменитое фото: раненный в руку Че и его будущая жена, партизанка Алейда – здесь, в Санта-Кларе, пятьдесят лет назад, после того, как повстанческая колонна майора Гевары выиграла ключевой бой революционной войны, захватив бронепоезд каудильо Батисты. Его рыжие вагоны и сегодня открыты для посещения у железнодорожной ветки на окраине города.
Я вглядывался в юную, стеснительно смотрящую в объектив Алейду, и пытался отождествить ее с пожилой женщиной, которую нам посчастливилось видеть в старом гаванском доме семьи Гевара. Мы были представлены ей сыном Че – Камило Геварой (отец назвал его в честь своего друга Сьенфуэгоса), показавшим нам здание детского центра имени своего отца, его личный «шевроле», семейные кресла на крыльце дома и ящик с полураспакованной мотоциклеткой, только что возвращенной после съемок фильма «Дневник мотоциклиста».
В поездке к Заливу Свиней нас сопровождал Тони, сын другого революционера – Антонио Герреро Родригеса, героя Республики Куба и выпускника киевского института гражданской авиации. Антонио жил в США и передавал на Кубу сведения о боевиках, готовящих террористические атаки на его родину – с уютных баз ЦРУ в каймановых протоках Флориды. Он получил за это пожизненное заключение, хотя в числе защитников пятерых кубинцев оказался бывший генеральный прокурор США Рамсей Кларк, и даже высокопоставленные американские военные, включая адмирала – бывшего помощника президента Клинтона. Адвокатом кубинца стал легендарный адвокат Леонард Вейнгласс – защитник Анджелы Дэвис, Мумии Абу-Джамаля, Эми Картер и Rage Against the Machine.
В тюрьме отец Тони пишет стихи, которые издаются и на украинском, рисует портреты Эрнесто Гевары, а раньше учил грамоте американских зэков – пока его не заперли в одиночке. «Он стал проводить уроки для заключенных, и они увидели в нем своего лидера. И вот, когда ему запретили давать уроки, заключенные потребовали, чтобы Антонио продолжил занятия», – рассказывал нам адвокат Вейнгласс. В Киеве, в институтском музее недавно открылся посвященный кубинцу стенд, а дверь его комнаты в старой общаге на Гарматной украсила именная табличка.
Мы едем по старым улочкам Санта-Клары, где, из-за нехватки бензина, курсируют «конные маршрутки» с запряженными в креольские повозки лошадьми, и видим на стенах граффити с Че и «Кубинской пятеркой». Среди них видно улыбчивое лицо бывшего киевского студента, так похожего на шагающего рядом Тони.
Дорога от Санта-Клары началась безбрежными полями сахарного тростника, среди которых кораблями возвышались громады сахарных заводов – сентралей. Затем их сменили колонны королевских пальм и заболоченные кустарниковые леса, а красные почвы разрезали белые засоленные прожилки – как будто кусок доброй свиной подчеревки. Путь на юг, к морю, еще с детства вызывает у меня особые чувства, и в тот момент я ощущал себя школьником, рванувшим на майские праздники в Крым, на электричках, и подъезжающим куда-то к соляным лиманам Сиваша. Даже сентрали напоминали о силуэтах таврических элеваторов, томящихся в мареве раскаленных степных горизонтов.
Карибское море открылось нам синей полосой на фоне прекрасного мирного пляжа, который совсем не вязался с картинами высадки контрреволюционного десанта – 17 апреля 1961 года. Дети играли на нем в бейсбол, а шоколадная девочка, склонившись над телом своей подружки, старалась достать из ее розовой пятки иглу морского ежа.
– Для иностранцев вход платный, – сказал нам насупленный мулат. Потом посмотрел на нас, и добавил: – Хотя, можете зайти и так.
Но мы пошли не на пляж, а в музей Вторжения, смотреть на допотопные самолеты, и счетверенные пулеметы эпохи «ленд-лиза», с которыми отбивали морскую атаку революционные войска Кастро. И только там, укрывшись от жары, и глядя на простреленные шляпы погибших барбудос, я понял – мы наконец добрались до этого места.
Четверть века назад обозреватель «Сан-Франциско кроникл» Уоррен Хинкл и бывший сотрудник ФБР Уильям Тернер издали классическую в своем роде книгу, выбрав для ее названия радиосигнала о высадке на Плайя Хирон – «Рыба красного цвета». Его выдумал агент ЦРУ Говард Хант, палач революции в Гватемале и большой любитель словечек из дешевых шпионских романов. Это знаменитое расследование распутывает сложный клубок антикубинского заговора, составившего причудливую компанию из гангстеров и политиков, офицеров американской разведки и ромовых магнатов Бакарди, пентагоновских генштабистов, биржевых спекулянтов и бывших батистовских жандармов. Заговора, который определил дальнейшую трагическую судьбу сразу двух президентов США – убийство Джона  Кеннеди и политическую кончину Ричарда Никсона, больше похожую на позорную казнь за воровство посреди средневекового рынка.
Авторы книги, которых трудно заподозрить в симпатии к левым взглядам, ведут читателя от пляжей Залива Свиней к улицам Далласа, где, в результате интриги с участием кубинских контрреволюционеров, спецслужб и мафиози был устранен «недостаточно решительный» в кубинских делах JFK. И дальше, – в Вашингтон, где все те же кубинские гусанос, вместе со стариной Говардом Хантом, были изловлены ночью в штабе Демократической партии США – они пытались найти там доказательства, что демократы получают деньги от Кастро. Жертва последовавшего за этим Уотергейта – упившийся джином Никсон, валился на колени перед портретом Линкольна, на пару со своим помощником Киссинджером. И повторял: «все это уходит корнями в Залив Свиней».
Действительно, все началось с Вторжения, и еще раньше – когда Кеннеди одобрил план операции «Плутон», намереваясь свергнуть излишне независимый режим взбунтовавшейся тропической колонии. А ЦРУ получило санкции на альянс с мафией и тайный террор против сопредельного государства, превратив Флориду в гигантскую базу ультраправых боевиков, и нарушив при этом все мыслимые законы своей страны. Глухой рев родившегося тогда болотного чудища был вновь услышан миром годы спустя, во время скандального подсчета голосов во Флориде, который привел к власти младшего Буша.
Операция Ханта закончилась крахом. «Рыба красного цвета», под которой символически понималась кастровская Куба, порвала леску и ушла от крючка. Отряды Кастро уничтожили десант раньше, чем он успел закрепиться на острове, и официально запросить помощь крейсировавшего вблизи американского флота, а Кеннеди, оглядываясь на СССР, не решился на прямую агрессию. Кубинские войска потопили четыре судна, сбили двенадцать самолетов, захватили тысячу двести пленных, пять танков и десять бронетранспортеров. Колоссальные трофеи для небольшой армии, которая за несколько лет до этого располагала лишь самодельными, переделанными из тракторов танкетками, которые экспонируются на гаванском бульваре, рядом с легендарной яхтой «Гранма».
Артур Шлезингер, советник президента Кеннеди, писал: «В действительности Фидель Кастро оказался гораздо более сильным противником и стоял во главе режима, гораздо более организованного, чем кто-либо мог предполагать. Его патрули обнаружили нападение почти сразу же. Его авиация отреагировала быстро и мощно. Его полиция пресекла все возможности поднятия восстания или совершения диверсий в тылу. Его солдаты оставались верными и сражались отважно». Вице-президент Спиро Агню, подавший в отставку на пару с Никсоном, утверждал: апрельские бои на пляжах Залива Свиней повлияли на историю США больше Вьетнамской войны. Личные судьбы людей переплетаются в этом месте с историческими судьбами государств и режимов, из чего в сумме складывается судьба человечества, неясная как морская дымка карибского взморья.
Я отвлекаюсь от стендов, и оборачиваюсь к Тони Герреро. Он внимательно рассматривает фото вооруженных боевиков, в борьбе против которых лишился свободы его отец.
Мы едем дальше, вдоль Залива Свиней, глубоко врезавшегося в болотистый полуостров Сапата, проезжая пионерские лагеря, весело гуляющие компании и красно-черные звездочки, установленные там, где погибли кубинские милисианос. Дорогу перед машиной перебегает здоровенный краб. Здесь это не редкость – на Плайя Ларга, где мы окунулись в воды Залива, пойманных к ужину крабов привязывают на веревочку, как собачек. Шоссе в сторону крокодильей фермы украшает огромный плакат с Фиделем в больших старомодных очках - здесь находился его командный пункт. Самый известный снимок той легендарной войны, ставшей прологом к Карибскому кризису, едва не претворившему в жизнь апокалиптическую фантастику Голливуда и сценарий игры «Fallout». Глядя на серебристый песок карибского пляжа или на матовые пески Мексиканского залива, так просто представить на их месте песок радиоактивных пустынь, где ветер насвистывает в тишине хит Боба Дилана – «a hard rain’s a-gonna fall».
На пляже Залива Свиней торговали дешевым ромом в картонных пакетиках с трубочкой. Его охотно потягивали фанаты бейсбольного клуба «Сантьяго», и Тони рассказывал нам об их вражде с гаванскими «Индустриалес», отраженной в воинственных уличных рисунках.
К вечеру мы въехали в стену тропического ливня, который омыл буйную зелень, заигравшую свежими салатовыми оттенками – будто после майской грозы в Киеве. Закатные лучи мягко осветили красную почву, и мы любовались этой игрой красок, похожих на перелив чешуи только что изловленного тунца.
- Отец очень любил это место, – сказал вдруг Тони, напомнив о человеке, сидевшем в одиночной камере, специально устроенной так, чтобы в нее почти не попадало света. «Мне не хватает солнца и дождя», – говорит строчка его тюремных стихов.
- Он пишет, что когда его освободят, мы поедем на море. А потом в Киев, - закончил говорить Тони, который надеется, что ему не откажут в американской визе для встречи с отцом.
И зачем-то вышел под последние капли уходящего от пляжей ливня.
***
В истории мы были счастливы.
Нас хотели видеть сломленными, разделенными.
Поэтому привели меня в это брюхо подлости.
Неудачники. Наша карта неизменна,
и наш путь никогда не будет
недостойной дорогой предателей,
мы пойдем дорогой мечтателей и победителей,
по зеленым и просторным тополиным аллеям,
где мир и добро как голуби,
садятся на плечи земли.
Если бы я не верил в того, кто сейчас меня слушает, в тебя -
никогда бы не написал это письмо.
Мы правы, и вместе – победим.
(Антонио Герреро Родригес, тюрьма Флоренс, штат Колорадо)
Андрей Манчук
Фото Николая Спорика и автора
Материалы судебного дела Антонио Герреро Родригеса и «Кубинской пятерки»:
|
Версия для печати
Отправить статью другу
Средний балл: 5 Голоса: 3