|
Дева из Реглы. В мире Амаду. «Вздох угнетенной твари». Республика Пальмарес. Коммунисты лоббируют культы. Шубин на Малеконе. Боевые цвета Огуна. На Фиделя напускают духов. Магия и революция.
Катерок «Гиральдилья», прозванный так в честь статуи мальчика на шпиле крепости Ла Реаль Фуэрса, взбивает винтами зеленоватую воду – и с борта хорошо видно, как от него лучами разбегаются тени длинных океанских рыбин. Бывалое, потрепанное на вид судно отходит от пристаней Старой Гаваны, и идет через бухту, курсом на восток, мимо монументальных доков и гигантских портовых кранов, некогда изготовленных в давно не существующей стране ГДР – чтобы через полчаса причалить у рыбацкого поселка Регла. Проезд на этом морском трамвае стоит те же копейки, что и путешествие на сухопутных автобусах и «камейо». На его борту пьют воду-рефреско темнокожие работяги и пританцовывают подростки с плеером, плюющимся матерной энергией реггитона.
Эта музыка диссонировала со старой пристанью Реглы, будто сошедшей с жанровой картины де Ландалусе из жизни патриархальной Кубы. Ее украшала галерея с портиками, за которыми начинались улицы с малоэтажной застройкой креольских времен. А прямо на берегу, в двух шагах от катера, которые я проделал на слегка заплетающихся в ритме морской качки ногах, росло большое дерево сейба, скрывавшее вход в неприметную, и тоже старую церковь. Мы пошли туда вслед за двумя темнокожими девочками, прибывшими из Гаваны на борту «Гиральдильи». Войдя внутрь, одна из них, одетая в джинсовую безрукавку и модные камуфляжные штаны, рухнула на колени перед большой, яркой-голубой картиной. На ней была изображена синяя Гаванская бухта, с городским портом и причалами Реглы, с большим якорем, парусными шхунами, и удящим прямо с пристани рыбаком. А впереди, в незабудковой, ниспадающей вниз накидке, под серебряным венцом стояла черноликая кукла, баюкающая на руках белокожего младенца. Дева из Реглы, или африканская богиня Йемайя – владычица моря, покровительница путешественников, матросов, рыбаков, проституток и безнадежно влюбленных школьниц. Скорее всего, они и припали сейчас кудряшками к подолу ее атласного платья.
Впервые я прочитал об этом очень давно, в предназначенной будто бы для детей, но очень серьезной и взрослой книжке «Капитаны песка», известной у нас благодаря поставленному по ней фильму «Генералы песчаных карьеров». Ее герой, Педро Пуля из бразильского города Сальвадор де Баии – вожак клана беспризорников, сын портового докера, погибшего во время организованной им стачки, и будущий коммунист, – вызволял из полицейского участка «арестованную» жандармами статую. Она изображала ориша, божка запрещенного языческого культа, популярного среди баиянских бедняков, отчаянно и наивно верующих в мир духов своих африканских предков.
Кубинский портовый поселок Регла, не изувеченный коммерческой поступью прогресса, где время застыло подобно кристалликам соли на горячих прибрежных рифах, казался мне живой иллюстрацией к «Капитанам песка». Ведь даже гаванскую бухту зовут здесь словом «Баия» – «залив», усиливая ассоциации с ярким миром автора книги, великого Жоржи Амаду. Вот только дети докеров и рыбаков не умирают здесь от голода и болезней, а власть не преследует афрокубинские верования, как это практиковалось в старой Бразилии и на дореволюционной Кубе. Впрочем, и сегодня, в банальном путеводителе для туристов можно прочесть о том, как ожесточенно борется с кубинскими оришас клерикальный монстр Ватикана.
«Я с младых ногтей терся в самой гуще бразильского простонародья, жадно изучал его жизнь, бывал и на террейро, и в «домах святых», на ярмарках, на рынках, на пристанях, куда причаливали рыбачьи баркасы, и могу засвидетельствовать, с какой жестокостью светские и церковные власти пытались уничтожить все те культурные и духовные ценности, что обязаны были своим происхождением Африке. Как свирепо преследовались традиции, обряды, племенные наречия и божества, как неуклонно стремилось государство выкорчевать верования самых бедных и угнетенных граждан. Очень скоро я своими глазами увидел солдат, вламывающихся на макумбу, разорявших террейро, сносивших алтари, увидел, как затаскивают жрецов и верующих в полицейские фургоны, как избивают их и глумятся над ними, не забуду и рубцы от плетей на спине престарелого Прокопио. Все эти издевательства, не сломившие дух баиянского народа, стали основой моих романов», – писал об этом сам Амаду, совмещавший в себе статусы крупнейшего бразильского писателя, лауреата Ленинской премии, старого члена Компартии, и почетного жреца языческого кандомбле.
Читая эти романы, обычные на книжных полках советских семей, мы открывали для себя трагическую историю афроамериканских культов. Марксовы слова о религии: «это вздох угнетенной твари, сердце бессердечного мира… дух бездушных порядков. Религия есть опиум народа», подошли бы к ним как нельзя лучше. Эти верования развились из первобытных верований народов йоруба и дагомейцев, в трюмах, где среди блевоты и крови, среди гниющих трупов своих соплеменников, лежали несчастные пленники, попавшие в лапы добрых христиан – профессиональных охотников на людей. «Многие рабы были выходцами из джунглей и никогда не видели моря, шум океана они принимали за рев невиданного зверя, желавшего сожрать их, или, по свидетельству одного купца тех времен, им казалось – и, в общем-то, они были правы, – что «их везут, как ягнят, на бойню, ибо их мясо по вкусу европейцам». Бичи и плетки-семихвостки не очень-то помогали удерживать отчаявшихся африканцев от самоубийства», – пишет об этом Эдуардо Галеано. Попы скопом крестили живой товар прямо перед отправкой, на берегу навсегда утраченной родины, и раздевали рабов донага, чтобы они не смогли увезти в Новый свет ритуальные фетиши.
– Африканцы глотали эти предметы, умирая с распоротыми острыми амулетами животами. Но проглоченный камень Йемайи, тайно пересек океан, и веками сохраняется здесь, в Регле, – говорит сопровождающая нас Эмерия.
Вывоз рабов, сопутствующая ему торговля товарами из метрополии и колониальным сырьем, рабский труд миллионов африканцев, которые пересекли Атлантику за четыре столетия, сделали возможным изобретение паровой машины Уатта, создали предпосылки для интенсивного накопления капитала – и, как следствие, для промышленной революции в Англии и в Соединенных Штатах Америки. Даже пушки Джорджа Вашингтона отливались на заводах, созданных за счет нажитой на торговле людьми прибыли. А в новом мире работорговцы продолжили свой крестовый поход против африканских культов, чтобы уничтожить в потомках йоруба память об их культуре, и о свободе, некогда утраченной их предками. Однако, рабы сумели сохранить эти традиции. Бесправные, обращенные в говорящие предметы люди могли рассчитывать только на собственные силы, подкрепляя их надеждами на помощь антропоморфных духов-оришас, прибывших вслед за ними из потерянной родины. Они передавали друг другу навыки боевых приемов, маскируя их под движения ритуальных танцев, под ритм сохраненной африканской музыки. И таким же образом прятали своих богов под именами христианских святых, добавляя в этот сакрально-культурный коктейль религиозные обряды американских аборигенов.
Восстания невольников сотрясали колонии, как волны прибоя, бегущего к Новому свету со стороны африканских берегов, раскачивая корабли с новыми партиями невольников.
«Африканские религии продолжали жить среди рабов Америки, как и питаемые ностальгией легенды и мифы утраченной родины. Совершенно ясно, что негры таким образом выражали – в своих церемониях, в своих танцах, в своих молениях – стремление к утверждению культурного единства с предками, отвергаемого христианством. Но сыграл роль и тот факт, что церковь была материально заинтересована в той эксплуатации, которой подвергались рабы… Бог для парий не всегда совпадет с богом той системы, что породила парий… Культы африканского происхождения широко распространены среди угнетенных любого цвета кожи. Божества культов «воду» на Гаити, «бембе» на Кубе, «умбанда» и «кимбанда» в Бразилии почти не отличаются друг от друга, хотя боги и ритуалы предков претерпели некоторые изменения, приживаясь на землях Америки. И на островах Карибского моря, и в Баии звучат обрядовые песнопения на йоруба, конго, наго и других африканских языках. В предместьях больших городов южной Бразилии, напротив, преобладает португальский язык, но там буквально кишат добрые и злые божества, попавшие сюда с берегов Западной Африки и пережившие века, чтобы превратиться в призрачных мстителей за всех угнетенных, за бедных униженных людей, которые жалобно причитают в фавелах Рио-де -Жанейро:
Силы Баии
Силы Африки
Придите сюда
Помогите нам», – рассказывает книга «Вскрытые вены Латинской Америки».
На Кубе, где регулярно вспыхивали восстания, рабы устраивали коллективные самоубийства, надеясь попасть после смерти на заокеанскую родину, наказывая хозяев «своей вечной забастовкой», как писал об этом Фернандо Ортис. Чтобы избавить их от надежды на воскрешение, плантаторы приказывали кастрировать и обезглавливать трупы. В Бразилии возникла уникальная «республика Пальмарес» – независимые общины беглых рабов, которые с конца 16 века и по 1697 год, свободно жили в пальмовых лесах Бразилии, в содружестве с индейцами, обрабатывая находящуюся в общественной собственности землю и отбивая атаки колониальных властей. «Мировая история не знает другого восстания рабов, которое продолжалось бы так долго, как пальмаресское. Восстание Спартака, потрясшее самую мощную рабовладельческую систему древности длилось меньше», – справедливо отмечал Де Фрейтас.
После разгрома лесной «республики», сопровождавшегося зверской резней, простонародные афроамериканские культы столетиями преследовались церковью и властями – вплоть до 1946 года, когда в бразильский парламент ненадолго попала временно легализованная партия коммунистов. Среди избранных по ее спискам, помимо Карлоса Маригеллы – урожденного «капитана песка» из Баии и будущего основоположника «городской герильи», оказался и его земляк Амаду. По его словам, он единственный из депутатов не носил с собой на заседание револьвер. Вместе с писателем мандат получил полуграмотный крестьянин Клаудино да Силве – первый афробразилец, попавший в парламент этой страны, чья беднота густо выкрашена в цвет взращиваемого ее руками кофе, какао, и добываемой из земли нефти. Именно он первым выступил от имени фракции коммунистов, бросив демонстративный вызов плохо скрытому расизму бразильского политического офизиоза.
В парламенте Амаду занялся подготовкой Поправки о свободе совести, заручившись поддержкой легендарного партийного лидера Луиса Карлоса Престеса, бывшего руководителя повстанцев-теньентистов – демократически настроенных офицеров, которые прошли с боями едва ли не всю Бразилию. Попав в текст конституции, поправка Амаду впервые легализовала простонародные афроамериканские культы – хотя позже, во время военно-фашистских диктатур, власти опять преследовали их, заодно с левыми. Бразильский истеблишмент не забывал давнишнюю республику рабов, и прекрасно помнил о том, кто отстаивал интересы их по-прежнему угнетенных потомков.
А боевой ритуальный танец капоэйра, зародившийся во время «республики Пальмарес» и ее легендарного вождя Зумби, и служащий ныне модной фитнес-гимнастикой для буржуа, был официально запрещен первой конституцией Бразильской республики – вплоть до тридцатого года. Капоэйристы, еще одни традиционные герои Амаду, устраивали свои уличные бои нелегально, и подальше от полиции.
Стоя у статуи Йемайи из Реглы я вспоминал сравнительную таблицу из старого тома Советской энциклопедии, где подробно перечислялись «христианские мифологические персонажи» – двойники «африканских мифологических персонажей»: в Бразилии, на Кубе, на Гаити и на островах Тринидад и Тобаго. Справочная статья под ней рассказывала: «В деятельности общин участвуют не только негры, но также и мулаты, и белые – в основном, выходцы из беднейших слоев населения... Наблюдаются тенденции к десакрализации афрохристианских культов».
Впрочем, феномены подобного рода известны не только в Бразилии и на Антилах. Однажды, прогуливаясь по солнечной ленте набережной Малекон, мы заглянули на фотовыставку о жизни боливийских шахтеров. Свет и жара прервались прохладным сумраком, шум волн сменила тишина, и мы погрузились в черно-белую динамитную повседневность кечуа и аймара – несчастных потомков инков, которые ищут сегодня свои пути социального освобождения, при поддержке кубинских учителей и врачей. С фотографий на нас смотрели истощенные горняки и их покровитель, рогатый подземный демон. Двоюродный брат донецкого духа Шубина, в которого веровали наши дореволюционные шахтеры, и угро-финских божеств, почитаемых уральскими горняками, и известных нам по сказкам Бажова, объединившим отголоски архаических верований с зачатками классовой борьбы.
Ну а пока мы стоим на пристани Реглы, где в тени сейбы, перед небольшим, типично кубинским музеем афрокубинской культуры, – очень естественным, и больше похожим на обычный жилой дом, сидит престарелая жрица. У ее ног разложены бусы разных цветов, каждый из которых посвящен одному из оришас, баночки с приворотным зельем, иконки чернокожей Йемайи и вырезанные из жести человеческие фигурки, – рядом со свежим номером партийной газеты «Гранма». Подойдя, мы заметили прибитые к дереву куски ткани красно-черных цветов – цвета Движения двадцать шестого июля, а также, оришаc Элегуа и Огуна – великого воина, властителя железа и покровителя шоферов.
Случайное, но знаковое совпадение в глазах тех, кто знаком с историей рыбацкого городка. Фидель Кастро ласково называл Реглу «Сьерра-чикита» – «Сьерра-девочка», «маленькая Сьерра», – имея в виду, что она, издавна служившая центром африканских верований, стала одним из очагов повстанческого движения, младшей сестрой гор Сьерра-Маэстра – главной базы кубинской революции. Рабочее движение промышленно неразвитой Кубы закономерно зародилось в порту Гаванской бухты, служившей воротами для вывоза туземного сырья и сбыта импортного товара – по схеме, традиционной для слаборазвитой, зависимой неоколониальной экономики. В двадцатые годы докеры Реглы соорудили в холмах памятный монумент в честь Ленина – первый на острове, и один из первых на всем Западном полушарии. А спустя десятилетия, в разгар борьбы против диктатуры Батисты, здешние подпольщики выкрали из церкви ту самую статую Девы из Реглы, и опубликовали в газетах ее снимок рядом с красно-черным флагом Движения. Полиция уничтожила участников этой громкой акции, однако образ Йемайи под знаменем Фиделя и Че поднял боевой дух полуграмотных бедняков, которые вслепую боролись за социальное освобождение и за эмансипацию своей полузапрещенной культуры. Революция, покончившая с духовным диктатом церковных властей, дала им даже больше – возможность получить полноценное образование и десакрализовать свою древнюю культуру, взяв из нее традиции сопротивления и удивительные музыкальные ритмы, породившие затем подлинное волшебство сона, мамбо, сальсы и румбы, развившихся из ритуалов сантерии. «Любовный союз между испанской гитарой и африканским барабаном», – характеризовал синкретичную кубинскую музыку музыковед Фернандо Ортис. «Большинство слушателей латиноамериканской музыки даже не знает, что ритмы барабана, под которые мы танцуем, фактически несли религиозное значение и посвящены различным африканским богам. На Кубе до сих пор сохраняют и используют свыше двухсот различных ритмов, посвященных оришас», – дополняет его слова современный музыкальный сайт.
Эмерия повела нас по страым креольским улочкам, вглубь Реглы, в большой старый дом, где били в барабаны и заканчивали приготовления к обряду сантерии. К нам вышел могучий старик, чьи снежно-седые волосы оттеняли черную кожу лица. Вначале он повел нас в патио, где показал старинные бронзовые гербы бейсбольных команд и бронзовую эмблему кубинского комсомола, с профилями Мельи и Сьенфуэгоса – ее отливали еще при жизни Че, который впоследствии тоже добавился на этом гербе. Старик некогда ездил в СССР в составе культурных делегаций, и еще помнил некоторые русские слова. Он сурово посмотрел на нас, и произнес речь о том, что мир стоит на краю небытия, а корпорации и истеблишмент в Вашингтоне скоро начнут новые кровавые войны. Целаая лекцию политинформации, которую было удивительно слушать от этого человека, директора городского музея Реглы и жреца сантерии, автора отличных снимков Фиделя и Че эпохи начала революции.
В восемьдесят шестом году жизнелюб Амаду с присущим ему юмором беседовал в Гаване с команданте Кастро:
«Да, говорю я Фиделю, мы с вами замешаны из одного теста, и наш культурный синкретизм берет начало из одних и тех же источников. Я предлагаю ему предпринять кое-какие усилия для того, чтобы лучше узнать и приблизить друг к другу «негритянские ценности» двух наших культур – кубинской и бразильской. Зелия (художница и супруга Жоржи Амаду – А.М.) побывала вчера на радении, которое у нас в Баии именуется кандомбле, а здесь – сантерия. Отчего бы не наладить взаимообмен между этими двумя ветвями афробразильского культа, тем более, что обе они – йорубского происхождения, и богов-ориша Байи не отличить от их собратьев, обитающих в Сантьяго-де-Куба. Отчего бы не привезти в Гавану на праздник Шанго наших «дочерей святого» – Стелу де Ошосси, Олгу де Алакету, Креузу де Гантоис? И отчего бы 2 февраля, когда начнется в Баии праздник Йеманжи, не прислать туда кубинских йалориша? Неужели для барбудос народные верования, приплывшие к нашим берегам в трюмах невольничьих кораблей, значат меньше, чем таинства Церкви Христовой, завезенные к нам каравеллами Колумба? В Центральном комитете кубинской компартии я напускаю африканских ориша на Фиделя Кастро...»
Прислушался ли к этим словам Фидель, который на склоне своей, все еще бьющей ключом жизни, перед телекамерой Оливера Стоуна, еще раз отрекся от «скучных выдумок» о загробной жизни – как некогда назвал их Энгельс. Вы можете почитать об этом в интернете, в галлюциногенных фантазиях постмодернистских писак. Они говорят, что чудо нынешней Кубы, все еще не павший под ноги имперского Голиафа, обеспечили африканские идолы, которым тайно поклоняется . А его вечная поседевшая борода является фетишем, в котором заключены буйные духи сантерии. Правда же заключается в том, что социально-политическое движение, которое породило полвека назал эту необычно живучую революцию, все еще сопротивляющуюся мировым демонам Накопления, Свободной Торговли и Войны Ради Бизнеса, росло из глубоких корней, питаясь чувствами порабощенного народа, опираясь на живые традиции сопротивления и борьбы, на извечную тягу вновь обрести утерянную когда-то свободу. Идеи этого движения, органично воспринявшего марксовую теорию, не опускались до архаической мистики, но, напротив, старались поднять сознание масс на всю высоту человеческого разума и достоинства. Возвращая потомкам рабов право свободно владеть древней культурой их предков, революция открыла для них богатства общечеловеческой культуры, о которых не могли и мечтать деды нынешних рыбаков Реглы и крестьян Гуанабакоа. Важно не утратить это завоевание.
Мы наблюдали, как старая жрица под сейбой гадала двум приплывшим на катере девочкам, а Эмерия напрягала слух, и вполголоса переводила нам ее слова: что-то про зеленые глаза и скорую встречу с любимым. В полутемном дискобаре Кохимара, насквозь прокуренном, пропахшим ромом и тростниковым самогоном агуардиенте – обязательным элементом церемонии сантерии – луч лампы то и дело выхватывал цветные бусы на запястьях танцующих подростков. Суеверия еще сильны, но уже начинают медленно отступать. С трудом перекрикивая грохот реггитона, кубинка Йессика поясняла нам, что взяла белые бусы Йемайи у бабушки, а сама мало смыслит в сантерии. Несмотря на эбеново-черную кожу, она очень напоминала провинциальных украинских девочек, бегающих к бабкам за приворотным зельем из руты.
Понадобится много десятилетий, чтобы традиционные культы уступили традиции образования и культуры, оставив нам свою гуманистическую составляющую – сказку, ритм, поэзию, и память борьбы.
|
Версия для печати
Отправить статью другу
Средний балл: 5 Голоса: 1